Was -ю ending in instrumental mandatory or overwhelming in Pushkin's times?
-
Нет, вероятно. Навскидку из собственно Пушкина: В крови горит огонь желанья, / Душа тобой уязвлена, / Лобзай меня: твои лобзанья / Мне слаще мирра и вина.– Dmitry AlexandrovJul 3, 2014 at 12:09
-
@DmitryAlexandrov С другой стороны Пушкин сделал разговорный язык литературным. Вопрос в том о какой норме вопрос - о Пушкинской, или о принятой "до Пушкина" и актуальной в то время.– ArtemixJul 3, 2014 at 12:27
-
@Artemix Из допушкинского высокого стиля: „Народ наш, тронутый заслугой толь великой, / Поставил над собой спасителя владыкой“ — Яков Княжнин.– Dmitry AlexandrovJul 3, 2014 at 12:36
-
@DmitryAlexandrov Т.е. ответ "нет".– ArtemixJul 3, 2014 at 12:46
-
@Artemix Вероятно. Однако, поэзия вообще не очень показательна в таких вопросах, ибо допускает многие вольности, но здесь хороша тем, что не требует обращения к оригиналам xıx века — в прозе этот момент могли и осовременить при приведении к новой правописной норме.– Dmitry AlexandrovJul 3, 2014 at 12:51
1 Answer
В такой формулировке вопрос напрашивается на односложный ответ. Можно за минуту найти с десяток примеров окончания -ой из произведений уважаемых авторов, чего вполне достаточно, чтобы ответить: «нет, не была обязательна».
И до Пушкина:
Народ наш, тронутый заслугой толь великой, / Поставил над собой спасителя владыкой [Яков Княжнин].
И во времена Пушкина:
Злой тоской удручена, / К Муравью ползет она: / «Не оставь меня, кум милый! / Дай ты мне собраться с силой... [И. А. Крылов]
И у самого Пушкина:
В крови горит огонь желанья, / Душа тобой уязвлена, / Лобзай меня: твои лобзанья / Мне слаще мирра и вина
Какие появились основания полагать, что окончание -ой было недопустимо, не знаю. Да, преобладало, по всей видимости, -ою. Причем, если взглянуть на частоту по Гугловскому корпусу трех самых частых слов русского языка, допускающих вариацию -ой / -ою в творительном падеже — местоимений: мной, тобой, собой,
то, видно, что по крайней мере в этих словах преобладало оно аж до первой половины xx века. В более редких словах — раньше.
Выше я приводил стихотворные примеры, но можно возразить, что поэзия не очень показательна в таких вопросах, ибо допускает многие вольности, хотя здесь и хороша тем, что не требует обращения к оригиналам xıx века — в прозе этот момент могли и осовременить при приведении к новой правописной норме.
Однако, часто и к оригиналам обратиться не сложно. К примеру, издание «Сочинений» Пушкина, подготовленное Жуковским, у Гугля есть целиком и даже кое-как распознанное. Так вот, например, в «Истории Пугачева», форма собою встречается 23 раза, а собой — 6. Причем, будто бы просто для разнообразия:
Сначала оба племени враждовали между собою, но въ послѣдствіи времени вошли въ дружелюбныя сношенія: казаки стали получать женъ изъ Татарскихъ улусовъ. Сохранилось поэтическое преданіе: казаки, страстные къ холостой жизни положили между собой убивать приживаемыхъ дѣтей, а женъ бросать при выстуиленіи въ новый походъ.
Что касается наставлений по грамматике русского языка, то их, наисколько мне известно, в первой половине xıx века было два: Греча и Востокова. В Сети доступны только относительно поздние издания, и они характеризуют обсуждаемый феномен сходным образом:
Окончаніе ою и ею, въ творительномъ падежѣ ед. числа женскаго рода, иногда сокращается; напримѣръ: черной шубой, свѣжей ягодой и т. п.
— Н. И. Гречъ — Начальныя правила русской грамматики — СПб, 1842 — С. 27
Также творительный падежъ единств. числа женскаго рода сокращается въ мѣстоименияхъ, какъ въ существительныхъ и прилагательныхъ именахъ, на ей, ой; напр. моей, вм. моею.
— А. Х. Востоковъ — Сокращенная русская грамматика — М, 1845 — Ч. I. Гл. III. § 46